Мост в Теравифию - Страница 28

***

Кэтрин Патерсон описывает обыкновенную американскую семью — не из привилегированного класса юристов и психоаналитиков, не из кино. Фермерская семья из округа Колумбия, еле сводящая концы с концами. Обыкновенный мальчик Джесс, чуть затронутый светом таланта, но не отягощённый чрезмерной интеллигентностью и склонностью к рефлексии. Обыкновенные мечты — стать самым быстрым в классе. Влюблённость в учительницу пения — тожедостаточно обыкновенная. Обычный для мальчика страх — боязнь показаться или, того хуже, оказаться трусом. Обычные ссоры со старшими сестрами и заботы о младшей. Работа по дому. Учёба.

И вот в эту жизнь вторгается Лесли Бёрк. Обычная девочка — но из другой среды и оттого выделяющаяся в сельской школе, как попугайчик среди воробьев. Дочь богемных родителей, переехавших в это захолустье не из-за бедности, а в поисках "простой жизни". Презирающая взрослые условности по примеру родителей — но зависимая от детских условностей, как все дети.

Их дружба началась с того, что она разрушила его мечту, став самой быстрой бегуньей в пятом классе. А потом была страна Теравифия.

Это вечная тема детских повестей и романов, и Кэтрин Патерсон не собирается делать вид, что открывает Америку: она открыто ссылается на Нарнию устами своей героини. Лесли зовет Джесса открыть "их" страну, подражая героям "Хроник Нарнии". Я в своё время пыталась подражать героям "Кондуита и Швамбрании". "Рай, — сказал Оська, — это такая Швамбрания для взрослых": прозрение наоборот, скорее всего, не понятое самим Кассилем; это Швамбрания — рай для мальчишек, прообраз то ли Авалона , то ли Небесного Иерусалима. Льюис показывает это жестко, почти в лоб. Патерсон — деликатно, касаниями. Старая, разлапистая яблоня, к ветви которой привязан разлохмаченный канат, — дорога через овраг, в волшебную страну. Та ли это яблоня, от которой вкусил Кондла Прекрасный ? Или та, от которой вкусили Адам и Ева? Впрочем, это может быть и просто яблоня. Важна не столько она, сколько неуловимый яблочный, облачный аромат, который проникает из того мира. Ощущение нездешнести, возникающее каждый раз, когда дети на разлохмаченном канате перелетают через овраг.

Что ж,
Скоро ветер окрепнет, и мы
Навсегда оттолкнёмся от тверди…

Почему дети прячут свои тайные страны и сокрытые места в рощицах и парках? Потому что только привкус тайны делает нездешнее нездешним. "Великая тайна Швамбрании" превращает пресс-папье в заколдованный грот. "У них в руках был целый мир, и ни один враг, ни Гарри Фалчер, ни Ванда Кей Мур, ни Дженис Эйвери, ни собственные страхи и недостатки, ни воображаемые неприятели не могли их побороть". Но мне не нравится слово "эскапизм", "бегство от действительности". Оно как будто подразумевает, что и дети, и взрослые верят в реальность такого побега. На самом деле чаще получается наоборот: сквозь приоткрытую дверцу в реальность начинается просачиваться Авалон, Нарния, Швамбрания, Теравифия...

"Впервые в жизни он вставал каждое утро, уверенный, что его ждёт что-то стоящее. Они не просто дружили с Лесли, она была его лучшей, весёлой стороной — дорогой в Теравифию и дальние края. Теравифия оставалась тайной, и слава Богу, Джесс не смог бы объяснить это постороннему. Один поход на холм, к лесам, и то вызывал в нём какое-то тепло, разливавшееся по всему телу. Чем ближе он подходил к высохшему руслу и канату на старой яблоне, тем сильнее чувствовал, как бьётся у него сердце. Он хватал конец каната, раскачивался и вмиг, объятый дикой радостью, перелетал на другой берег, а там плавно приземлялся на обе ноги, становясь в этой таинственной стране выше, сильнее и мудрее".

***

Детям вечно досаден их возраст и быт... Джесси, неосознанно подражая своим родителям, стесняется своей бедности, Лесли стыдится своего богатства. Даже гордыня их кажется невинной: "Вот, например, Джуди как-то спустилась вниз и почитала им наизусть, и не только прозу, а стихи, даже итальянские. Джесс, конечно, их не понял, но наслаждался самими звуками и удивлялся, до чего же умны и шикарны его друзья". Искушение снобизмом они проходят в школе, и выглядит оно совсем иначе, нежели в "интеллектуальных кругах". "В школе было правило, куда важнее директорских: домашние дрязги не рассказывают. Если родители бедны, или злы, или необразованны, хуже того — если они не хотят купить телек, дети обязаны защищать их. Завтра вся школа будет измываться над папашей Эйвери. Да, у многих отцы — в психушке, а у кого — и в тюрьме. Но они своих покрывают, а Дженис — выдала". Да, дети легки и бесхитростны — но они же и бессердечны. Милосердие — слово не из их лексикона, и, увы, мы мало делаем для того, чтобы включить его в их словарь. От нас дети чаще слышат о послушании.

Чтобы убедиться в реальности первородного греха, нужно увидеть, как детская компания дразнит того, кто по тем или иным причинам оказался "белой вороной". Взрослые, впрочем, выглядят не менее отвратительно, если начинают травлю, но у них это случается реже, за счет воспитания, и имеет более завуалированные формы. Дети же скачут вокруг своей жертвы такой неприкрытой и чистой радостью, что становится страшно. До определённого момента им в голову не приходит, что они делают нечто постыдное, и даже слезы жертвы только раззадоривают их. Лишь резкий окрик взрослого будит чувство стыда, и то с большим трудом: ребёнок искренне не понимает, что плохого он сделал, да и теперь, вырванный из стаи и поставленный перед ответом, он больше напоминает маленького ангелочка, нежели того зверёныша, каким был пять минут назад. Словно подменили ребенка. И поневоле приходишь в ужас: Боже мой, мы же никогда его этому не учили, откуда он нахватался?